Я родился в сентябре 1968 года, в самый разгар чехословацкого кризиса. Все были очень напряжены и потихоньку покупали гречку и соль.
моя мама рожала впервые. кроме того, она очень нервничала из-за моего
отца. Потому что её родные братья, все время говорившие про чистоту
башкирской нации были очень недовольны тем, что она вышла замуж за
кавказца и этим самым свела на нет миллионы лет эволюции и национальной
селекции. (самое смешное, их жены были совсем не башкирки)
Мой отец человек горячий и на любые провокации давал обидчику в
глаз. Тогда они втроем на него накидывались и начинали бить. Двое их
братьев были боксеры, разрядники. Но они были городские, а отец всю
жизнь рос в предгорьях Азербайджана, на чистом воздухе, козьем молоке и
хлебе из тандыра, а мамины братья - на колбасе докторской и белом
батоне. поэтому набегавшись и намахавшись кулаками, они быстро уставали,
а отец только входил в форму. Когда все уже падали от усталости, им
ничего не оставалось как виниться и мириться.
Братья почему-то прозвали моего отца Алик, он не возражал, для мамы
главным было спокойствие и мир, который после конфликта устанавливался
на пару месяцев. После очередных "боевых действий" я и родился на пару
месяцев раньше положенного срока. Жили мы в полуподвале большого
частного дома деда, бывшего бая, раскулаченного при коллективизации.
Через полтора года на свет появилась сестра и родители, устав от
скандалов, почему-то решили поехать в Узбекистан. Отец был коммунистом и
каким-то образом партия поручила ему руководить промтоварным магазином.
Как только отец подписал все необходимые документы о принятии
полномочий, в магазин нагрянула ревизия и обнаружили крупную недостачу,
порядка тысячи рублей.
в те времена это были деньги, на которые можно было купить черную
"Волгу". Суд постановил 2,5 года колонии с выплатой ущерба. В колонии
его поставили работать на стройку и через 11 месяцев разрешили жить с
семьей в бараке.
мы жили вместе с уголовниками, их женами и детьми и порядки в
поселении были как в колонии. но был один плюс - воровать друг у друга
считалось подлым. Однажды сосед-вор не удержался и стянул с подоконника
кухни утюг. Вечером подкрался и положил на подоконник другой утюг.
Значит, украл, пропил, проспался, понял, что натворил, пошел в город,
украл другой и ночью принес и подменил.
но он не учел, что мама все понимала и когда он подкладывал новый
утюг, она включила на кухне свет. пока тот извинялся и просил не
говорить никому про утюг, она в упор смотрела ему в глаза и не проронила
ни слова. Все внутренние проблемы населения поселка решались не
органами власти, а на внутреннем совете, в который входили самые
авторитетные жители. и если бы история с утюгом всплыла, то вору бы не
поздоровилось.
Через год отца перевели на вольное поселение в поселок Жданов. Мы
жили в маленькой квартире двухэтажного блочного дома,а вокруг нашего
поселка была бескрайняя степь с высокой травой, которая постоянно
раскачивалась как волны океана. я очень любил стоять на балконе и
смотреть на степь и это занятие мне не надоедало. По-моему, на степной
океан можно смотреть бесконечно. Но степь коварна. Однажды мы с
мальчишками бегали по степи и я сгоряча провалился в колодец
трубопровода. Посреди большой и глубокой бетонной дыры вертикально
торчал полутораметровый штырь с вентилем размером с руль грузовика.
Когда я летел головой на этот штырь я так испугался, что, кажется, смог
замедлить время и рассчитать каким образом поставить руки, чтобы вовремя
оттолкнуться от металлической баранки. Дальше помню, что лежал на
мокром от дождевой воды полу, весь в порезах и ссадинах, потому что
всюду лежали битые бутылки из-под дешевого портвейна. А еще я боялся,
что кто-нибудь из моих друзей тоже упадет в шахту и поэтому я долго
кричал, чтобы они смотрели под ноги и не разбегались. меня нашли через
час и вытащили, а отец с другими поселенцами до ночи заколачивали
досками бетонную дыру в степи.
в поселке Жданов было много греков и корейцев.
это были
ссыльные коммунисты, политические беженцы. их приютил братский Советский
Союз и поселил жить солнечном Узбекистане.Все население поселка активно
ассимилировалось и взаимно скрещивалось. Постоянно что-то праздновали.
Хиты сезона были, конечно же, свадьбы. греко-корейские,
корейско-узбекские, узбеко-греческие, греко-русские, русско-узбекские и
другие.
Выносили на улицы листы ДСП, ставили на строительные
распорки-козлы, накрывали скатертями и начинали петь и плясать. Греки
очень хорошие музыканты, веселые и неутомимые, могли играть много часов
кряду и не уставали. Корейцы тихо и незаметно носили к столам на больших
подносах свои ароматные блюда, узбекские повара колдовали над огромным
казаном с пловом, греки всех угощали белыми кубиками сыра и пели веселые
песни. И обязательно торжественно пили за компартии СССР, Греции и
Северной Кореи, за их партийных лидеров и против НАТО. А моего отца,
которого из-за статьи исключили из партии все утешали и говорили, что
его обязательно восстановят. Мать качала головой и роняла "Ну-ну". Ей-то
было ясно, что партия ее наивного мужа подставила, покрыв воровство
предыдущего директора магазина. отец с ней бесконечно спорил. он считал,
что светлые идеи коммунизма извратили отдельные подонки.
Конечно, отца не восстановили в партии. Я закончил первый класс и тут с отца сняли все судимости и долги.
И мы как-то очень резко уехали жить в маленький военный городок летчиков-истребителей на границе Азербайджана и Ирана.
К этому времени у нас уже появилась еще одна сестренка, мы впятером
ютились в деревянном ДОСе. ДОС - это Дом Офицерского состава, и в нашем
городке не было улиц. Были ДОС №5 или №12. Мать работала официанткой в
офицерской столовой, а отец на стройке жилого дома. И вот мать пришла к
начальнику по тылу воинской части, татарину Хаджигали. Это был
огромный, веселый и добрый мужик с огромным носом формы баклажана.Он был
очень представительным и от него всегда веяло искрящейся энергией. Он
мне всегда напоминал лихого майского жука, от которого одно сияние и
праздничное настроение.
Его все любили, уважали, шли за советом и звали Хаджи Хан. Все знали, если Хаджи Хан что-то пообещает- то это железно!
Хаджигали
нравилась наша семья, а еще я учился в одном классе с его младшей
дочерью Эльвирой. Эльвира уселась со мной за одну парту и бессовестно
списывала у меня. И хотя ее все время ловили, всем было ясно, что с
Эльвиры как с гуся вода. По характеру она была точной копией своего отца
- такая же жизнелюбка и уверенная в себе на все 100. фигурой и манерами
она была похожа на свою маму - Тетю Зою, самую шебутную и веселую
офицерскую жену, а вот лицо и прическа - вылитая певица Земфира в начале
своей карьеры. С такой же челкой, упрямыми губами и смелыми глазами.
Конечно же, мы дружили семьями. А еще взрослые решили, что мне надо
обязательно жениться на Эльвире. Эльвира была не против, а я упрямо
думал - фиг вам, я сам буду решать как мне жить и на ком жениться.
Именно поэтому, я однажды ушел из дома с отарой овец. Решил, что буду
лучше вольным пастухом, чем подчиняться дурным решениям. Пастухи
накормили меня зажаренным голубем и положили спать в телеге. Посреди
ночи на стоянку отары ворвался зеленый уазик, оттуда вылез усталый
военный комендант и спросил, не видали ли они восьмилетнего пацана.
Пастухи взглядом указали на меня, и так меня вернули в семью. Конечно,
всыпали, но женить ближайшие лет пять больше не пытались.
Хаджи Хан каким-то образом выхлопотал для нас дом. Раньше это была
казарма взвода связистов, потом их куда-то перевели, но в доме была
очень важная комната - телефонный коммутатор. Он находился в небольшом
бетонном отсеке посреди казармы с метровой толщины стенами и толстой
железной дверью. Все в этом коммутаторе работало автоматически и
бесшумно, но время от времени появлялись несколько связистов с
телефонными трубками, они с трудом открывали дверь, забирались внутрь,
перетыкали клеммы и штекера и что-то бубнили в свои черные трубки:
-бубу-шестнадцатый проверь плечо шесть тринадцать.
- пятый, не моя пара, бу-бу-бу, теперь все пучком...бу-бу-бу проверяю магистраль...
мы
с восторгом слушали эти шпионские пароли и все норовили заглянуть в
заветный "коммутатор". нам казалось, что это волшебная комната, в
которой наверняка есть секретный подземный ход,ведущий в Москву.
Дом стоял на пустыре между военным городком и
заброшенным стадионом, ровно посередине. Все рамы были раскурочены,
дверей нет, окна выбиты и весь дом был ужасно загажен.Военком любезно
выделил нам какое-то количество стройматериалов, Хаджи Хан подсуетился и
добавил из своих складских НЗ цемент, песок. стекло ДСП.
Мы с отцом днем и ночью месили раствор, и таскали с ближайшего
болотца воду, отец штукатурил и курил, я таскал воду и ворочал
неподъемной лопатой песок с цементом.
через месяц нам
подключили воду и канализацию, связисты протянули провода и включили
электричество и к новому учебному году мы переехали жить в новый дом.
Шел 1975 год, во Вьетнаме бушевала война, в школе на
занятиях по политинформации мы клеймили американских захватчиков и
собирали подписи под требованием, чтобы США вывели войска из братской
страны. Я даже на общешкольной линейке вызвался поехать добровольцем в
Сайгон, но наш директор отрезал,- Нет,друзья, вы нам здесь больше нужны!
А потом я вырос и в 45 лет снял
первый короткометражный фильм. Нигде особо не учился, все изучал
самостоятельно и в теории и на на практике, снимал несколько лет
музыкальные клипы, репортажи и документальные фильмы, пока не решился снять художественный фильм.
Комментарии
Отправить комментарий